|
Сейчас во дворике Чжоу Эньлая жили служащие, и двор был очень аккуратно выметен.
То, что я смогла прибыть в Яньань и встретиться с отцом, безусловно, заслуга Чжоу Эньлая и его жены Дэн Инчао. Это они сумели через подпольные партийные связи в 1938 году найти меня. Но тогда бабушка не захотела отпустить меня с ними в мои 12 лет, она боялась, что я не вынесу долгого пути, и поэтому не согласилась на мой отъезд в Яньань. Но ее привязанность ко мне смогла только на два года отодвинуть день моего отъезда. В 1940 году нарастало напряжение в отношениях между Компартией и Гоминьданом, трения все усугублялись. Весь город был наводнен шпионами, и они начали уже присматриваться ко мне. Тетю вызвали на допрос. Если бы она, не колеблясь, не повторяла, что я ее родная дочь, то я бы давно уже оказалась в руках гоминьдановской охранки. Бабушка, видя надвигающуюся опасность, наконец, позволила Чжоу Эньлаю и Дэн Инчао увезти меня. Было опасно, и тетя отправила свою дочь, мою кузину, вместе со мной в Яньань.
Как знать, может быть, этот длинный и трудный путь и был путем к безопасной жизни, а яньаньская желтая скудная земля есть самая святая? Бабушка и тетя, отправляя нас с сестрой, оставались в одиночестве, они плакали, собирая нас в дорогу. Они оставались в пустом доме, где больше не звучали детские голоса, а нам надо было научиться обходиться без бабушкиной заботы и опеки.
Отец указал нам, где находится двор дяди Чжоу Эньлая. Всегда веселая и живая, сестренка тут же сообщила, что мы знаем Чжоу Эньлая и Дэн Инчао по Чунцину, что это они направили нас сюда.
– Да, – сказал отец. – Чжоу Эньлай, найдя Сысюнь (мое уменьшительное имя), сразу же выслал мне телеграмму. Если бы не бабушка, ты уже давно бы была в Яньани. Чтобы доставить вас сюда, Чжоу Эньлай столько хлопотал! Пока вы были в дороге, он, не переставая, слал телеграммы, спрашивал, все ли у вас в порядке. Он сейчас в Чунцине и, наверное, уже знает, что вы доехали до места. Помните и никогда не забывайте тех, кто вам помогает, только так можно быть честным человеком. Вы это понимаете?
Мы в один голос ответили:
— Мы это запомним .
Покивав головами, мы начали вслед за отцом подниматься по склону.
Отцовская пещера находилась у самого конца подъема. Мы вошли во дворик, там под высокими вязами стоял низенький каменный столик, на его столешнице была вырезана шахматная доска. Как нам рассказывали, отец каждый день присаживался за нее ?упражняться?. Позже я узнала, что у отца было особое пристрастие к шахматам. Когда он возвращался в Яньань на совещание, то в любую свободную минутку собирал около каменного столика группку людей – и все до одного были фронтовые командиры! Это они привезли с собой эту каменную шахматную доску с гор Тайханшань сюда, в Яньань. Каждый из них был военачальником, на линии фронта им подчинялись воинские соединения, но тут, у этой крошечной доски, проявлялась их подлинная натура! Они теряли свой грозный вид и становились похожими на ватагу юных сорванцов. Из-за некоторых ходов даже отчаянно ссорились между собой.
Только мы вошли во двор, как нас окликнула женщина средних лет в серой военной форме. Она широко улыбалась, с трудом переводя дыхание, наверное, потому, что бежала сюда со всей мочи. Она бросилась ко мне, ласково взяла меня за руку и сказала:
— Вот это, наверное, Сысюнь. Ты очень похожа на отца!
Меня тоже осенила догадка: ?Это же моя мачеха Кан Кэцин!?
Еще по дороге сюда я узнала, что у отца есть жена, которую зовут Кан Кэцин. Она была красноармейкой. Люди считали ее доброй и отзывчивой, но у нее не было своих детей.
Отец, видя, что я искоса рассматриваю мачеху, торопливо сказал мне:
— Называй ее мамой. Это и есть твоя мама Кан Кэцин.
Я робко обратилась к ней со словом ?мама!?. Это обращение очень обрадовало Кан Кэцин, она долго-долго не выпускала мою руку, расспрашивая обо всем. Затем обратилась к отцу:
— Главком! У детей была трудная дорога. Глянь только на их обветренные личики, – при этих словах она погладила нас по головам. – Пусть быстрее проходят в дом, погреются!
– Проходите же! – сказал отец, и его тяжелая рука опустилась мне на плечо.
Так отец и моя новая мама повели нас в свою пещеру, там мы сняли обувь и забрались на протопленную лежанку – кан. В пути мы уже ночевали в подобных пещерах, нам было знакомо такое характерное для этих мест жилище, и мы уже проводили ночь на длинных канах-лежанках. Но пещера отца была просторнее и светлее, чем попадавшиеся нам по дороге, и еще это была сдвоенная пещера, прямо целая квартира! Мы с сестрой стали разглядывать все вокруг себя, и для нас многое было ново.
Отец раньше был бородачом, а сейчас, хотя и был выбрит, но синева на щеках говорила о темной щетине. Тяжелые густые брови, яркие черные глаза, а на голове волнистая черная шевелюра. Отец гораздо больше походил на крестьянина, предки которого никогда не отрывались от сохи, чем на полководца. Он казался очень простым, но одновременно и строгим. По его мужественному облику было понятно, что ему довелось со многим встретиться на жизненном пути. От его облика веяло решительностью, спокойной твердостью и зрелостью. Хотя отец, каким я увидела его в жизни, отличался от образа, созданного моим воображением, но я с радостью приняла отца таким, каким он был на самом деле. Потому что он был реальным, действительно существующим моим отцом. Этого было достаточно, чтобы вытеснить расплывчатый призрачный образ.
Наконец-то я могла успокоиться. Как будто я на маленькой лодчонке, потрепанной морскими бурями, причалила, наконец, в гавань, – так спокойно и безмятежно стало у меня на душе!
Щеки Кан Кэцин горели ярким румянцем. У нее была очень миловидная наружность – короткие волосы, округлое лицо, большие глаза. Она ни в чем не отгораживалась от меня и сразу начала обращаться со мной, как с родной дочерью. Тут же захлопотала по дому, чтобы нас накормить и обогреть.
Как же мне было не почувствовать себя счастливой, когда я обрела таких родителей?!
Я думала, отец забыл меня. Но он отчетливо помнил тот день и мой облик -- облик младенца, только что появившегося на свет
Прежде я думала, что отец полностью забыл мой день рожденья и меня в младенческом возрасте. Откуда мне было знать, что отец не только помнил мое появление на свет, но и хранил в памяти точную дату его и по григорианскому и по лунному календарям. Он сам внес меня в родословную семьи Чжу и дал мне имя Чжу Миньшу. Второй иероглиф моего имени ?шу? был обязательным для людей моего поколения по законам семейной родословной.
При тусклом свете маленькой керосиновой лампочки отец, загибая пальцы на руках, называл мне эти даты и еще, посмеиваясь, описал мне несколько смешных эпизодов, связанных со мной. Я видела, как он, увлекшись рассказом, внешне даже помолодел. Я остро ощутила, что все эти 14 лет он тоже страдал от разлуки. Если бы не идея революции и освобождения всей нации и не желание создать счастливую жизнь для всех китайских детей, он ни за что бы не согласился оставить меня, свою родную кровиночку. Сегодня мы снова вместе, и он так же счастлив, как и я. Но радость этой встречи стоила целых четырнадцати лет разлуки!.. У меня зачесалось в носу, и на глаза стали наворачиваться слезы. К счастью, в комнате стоял полумрак, и отец, погруженный в свои воспоминания и рассказы, не заметил, что со мной происходит.
Так прошел мой первый вечер с отцом.
|
